из сборника «ЭТЮДЫ»




* * *

у пассажира дальнего поезда
три дня вынужденного безделья
инспирируют болдинскую осень
     попутчики скучные
     за окном местность неинтересная
     не поймет, главное, —
     то ли это праздная какая-то глупость
     в голову лезет,
     то ли болдинская осень?
     и с полки никуда, бедный, не денешься,
     и от этого всего не уйдешь
     и так от этого всего одно беспокойство, —
     а тут еще среди ночи вдруг —
     А! Что!? Какая станция? —
     чуть ли не путник уже запоздалый в окошко стучит:
ку-ку, это я, болдинская осень.



LIMIT

Дм. Соколову

где слова ничего не обозначают
не обнадеживают
не печалят
а висят, как какая-то азбука
на ветру, —
сложились из азбуки слова поновее,
одно, которое
    «я везде и одновременно еду
    за надежной спиной на багажнике велосипеда на даче
    и вечер
    и тихий как кролик глагол „любить“
    где-то в густых одуванчиках заблудился»
и другое, которое
    «свет настольной лампы
    под которой должно быть написано
    что-то значительное
    но ничего не написано»
и еще, которое
    «то что я считаю делом своей жизни
    и есть дело моей жизни»

* * *

Однажды, когда всё было очень хорошо
Сложную формулу этого «хорошо» я записал в блокнотик
Потом, чуть плохо — полистал, формулу нашел
Прочел, как заклинание, поднимаешь глаза — опять всё хорошо, выходит.

Однако случилось мне как-то потерять свой блокнот
(То ли в автомате оставил, то ли он сам из кармана выпал)
Ну а в памяти моей, конечно, покопался какой-то, к примеру, енот
И, как будто мешок зерна, формулу мою перевернул, рассыпал.

А нашла ведь какая-нибудь зараза формулу моего счастья, и, небось, пользуется теперь ею.
С подозрением гляжу во встречные радостные лица: вдруг — он?
Хожу себе, хожу, вспоминаю — не вспомню, и старею.
Потерялось моё инфантильное «хорошо», истлело, как мешок макарон.

…Самое смешное в этой истории то, что она — несколько стилизованная истинная правда.
Что действительно, я, молодой поэт Иван Марковский
Некогда записал в блокноте несколько туманных формулировок
И затем, прочтя их, неизменно впадал в хорошее состояние духа.




ГАДАНИЕ

Дай-ка ладошку,
посмотрим…
Ой, вот эта черточка
так на меня похожа!
Небольшая кривуля всему поперек прошла.
Ручки, ножки, — всё у нее, как у меня
Поразительно!
Так непредвиденно, странно со стороны—
Кто это? Не знаешь еще случайно?
Ничего смешного — даже начинаю побаиваться
точно, вдруг это — я?

[прошло десять лет]

Это я.



* * *

Собака Кубик,
кто внутри тебя?
Ужасно интересно.
Мне кажется, какой-то мужичок
Смотришь так на меня. Он добрый?
Интересно,
отчего он нервничает—
рычит иногда на других собак?
…Но обещай, что если
умел бы говорить,
то все равно б не выдал.
А то не интересно.

* * *

Как же мне на душе плохо!
И писать об этом нехорошо, плохо,
но так уж плохо, что и не написать нельзя,
перед самим собой неудобно.
А написать другое, красивое — плохо,
потому что неправда. Вот идиотское положение! Не пиши!
А если не напишу, будет ой, как плохо,
что вот и пишется вроде, а все равно не пишу, дурак.
Тогда напиши и выбрось, ведь некрасиво, плохо!
Кто же тогда, когда узнает,
как под натиском вынужденно неправильной жизни
хилый, в данном случае — мой недородившийся талант
умирает.

ЭТЮД 2

Гуляем.
Я — от души,
ты — не знаю, я уже ни в чем не уверен.
На набережной.
Раз — девчонка на роликовых коньках мимо нас проскочила.
А друг её — оглядываюсь — пешком, эге, далеко отстал.
Таня! Таня! — кричит. Стемнело.
В небе салют показывают, —
а я на тебя смотрю.
А ты…
— А что это там, на том берегу? Самолет?
— Это аттракцион в парке имени Горького.
Яркую твою футболку ветерок теребит.
Запускаю мысленный кораблик из всего этого
в серые воды Москва-реки.
А ты…
Обидно, как роликовые коньки на двоих.

* * *

Каково звонарю по утрам просыпаться —
детишки курносые спят,
жена в темноте бормочет,
а ему — на зябкую колокольню лезтьи ни свет ни заря —
а лезет, звонит ведь!

А тут и на месте всё вроде —
и нервы хороши,
и деньги бывают,
хожу, куда хочется, живу, —
а вот,
тому звонарю на зло —
не живётся.

* * *

Я кролика в душе своей ношу
несчастного, гонимого, больного,
чудесного, пугливого, живого, —
хожу и тайно кролика ношу.

Он — лучшее, что есть в моей жизни. Моё единственное спасение, надежда.
Когда суровые тучи сгущаются надо мной, внутри меня кто-то зажигает
маленький огонёк. Это кролик. Я его очень люблю.

Порою вздрогнет, лапки подожмёт.
Он слишком хрупок. Мир его пугает.
Печальный кролик в глубине моей живет —
Он вместо сердца бьётся, замирает.

А я — жесток, случаен, груб и глуп
И кролику темна моя темница
В груди моей он жалобно теснится

И кажется ему зелёный луг,
И ландыши туда его зовут,
Где кролики резвятся, словно птицы.

1994-1998